Д Кузиманза - Чудища из-за миров[СИ]

Поднял над головой яблоко, которое до поры до времени сжимал в ладони.

— Кто докажет, что яблоко, которое в настоящий момент я держу в руке, не полетит вверх, если его отпущу?

Мистер в черном длинном фраке поднялся из группы ему подобных.

— Очевидно, что яблоко упадет. Не может полететь вверх, потому что существует гравитация. Гравитация же существует, поскольку…

Не успел закончить фразу, потому что яблоко парило под потолком. Из упрямства полетело вверх?

— Но как?!

— А почему бы и нет? Попробуйте сами.

— Да, но…

Он не ждал, пока чёрный фрак подыщет слова. Теперь принялся рассматривать уже другую проблему.

— Сейчас я докажу вам, что два и два совсем не должно равняться четырём.

Люди, уже шокированные предыдущим опытом, теперь возмутились не на шутку. Однако, несмотря на угрозы и насмешки, ему разрешили продолжать.

— Так вот, у нас есть здесь две женщины, — указал на сидящих неподалеку дам. — А здесь, — указал на тех же женщин, — у нас есть две особы, одетые в платья. Теоретически, должны быть это четыре человека, однако — о чудо! — есть лишь два.

— Еретик! — раздавались вскрики в толпе. — Безумец!

— На костёр его! — рявкнули двое служителей порядка.

Однако он не обращал внимания на возмущение.

— Далее, суммируя дорогу, которую я преодолел…

Сделал два шага, отходя от места, на котором раньше находился.

— Я прохожу два шага. Потом ещё два, — проговорил, возвращаясь на место. — Однако, вопреки математическим правилам, как их трактуют некоторые учителя начальных классов, я не удалился от исходного местоположения на четыре шага. Собственно, я остался там, где я находился ранее. То есть, в этом случае два и два дали нам нуль.

— Дурак, — прокомментировала женщина в жёлтом платье.

Он оставался бесстрастным. Расстегнул молнию на сумке, которую принёс собой, и вынул кота.

— Вот животное. Кот.

— Достаточно! — возмутилась дородная матрона с надутой физиономией. — Почему ему позволяют плести эти бредни? Публично! Его нужно бы выпороть!

— Но, собственно говоря, на каком основании мы можем сделать вывод, что это кот? — невозмутимо продолжал он. — Только потому, что оброс кошачьей шерстью? Если вы все посмотрите на эту воительницу за публичное спокойствие, то легко можете прийти к выводу, что усы под её носом является именно кошачьей шерстью. А почему я всё-таки этого не скажу? Потому что она не является ни котом, ни кошкой, а, как бы то ни было, женщиной! Откуда, однако, мне известно, что она не является кошкой?

— Потому что баба, кретин!

— Я знаю, поскольку у меня есть жизненный опыт, что кошка, кроме кошачьей шерсти, имеет также хвост. Однако…

После этих слов он начал снова шарить в сумке.

— Этого зверя вы тоже назвали бы, конечно, котом, — показал бесхвостого кота. — И были бы правы, потому что это кот с острова Мэн. А, может быть, и кот обычный. Кот, которому не повезло, и он жил у скупого шотландца, который экономил на обогреве своего дома до такой степени, что укоротил беднягу на хвост. Итак, перед нами явный кот, но у него нет хвоста! Следовательно, или все трое, то есть кот, женщина с усами и кот без хвоста принадлежат к виду кошки…

— На костёр его! — скандировала толпа. — Не позволим, чтобы этот дурак распространял среди нас сомнения и неверие!

Он удержал напирающую на него толпу властным жестом ладони. Сохраняя бесстрастность, заговорил в последний раз.

— Каждый из вас творит для себя свой собственный, созданный на основе личных верований мир. Вы не умеете смотреть на то, что находится перед вашими глазами именно своими глазами. Вам обязательно нужны гиды, проводники и переводчики, чтобы воспринять действительность. Вы смотрите на реальные вещи и события сквозь очки каких-то странных умозрительных схем и общепринятых убеждений, сквозь чужие миры. Можно бы сказать, — впервые проявил волнение, — что для меня вы являетесь существами из-за миров! А вот вашу принадлежность к роду людскому нужно ещё доказать, поскольку только чудище может требовать, чтобы каждое мировоззренческое отступничество каралось плетью или костром.

— Костром! Именно! Хватайте его!

— Для меня вы — чудища из-за миров.

Сожгли его в полдень того же дня…

— Я и не подозревал, что дорога на костёр так усиливает аппетит? — сказал высокий блондин. — Но не будем плохо говорить об отсутствующих: последний обед мне всё же принесли.

— Но для умершего вы неплохо выглядите, — отозвался Демид, удержавшись от продолжения: "И у вас отличный аппетит!" — Но что хотите сказать этим чудовищным "сожгли"?

— Вы считаете, что в наше время не жгут на кострах? Очень даже жгут и совсем не фигурально. Это поодиночке мы обычно миролюбивы и гуманны. А в массе каждая отдельная особь теряет индивидуальность… хотя бы из страха разделить судьбу еретика. Но если в линчующей толпе найдётся пара-тройка трезвых умов, тогда используется то, в чём я пытался убедить и за что меня собственно и потащили на костёр. Неважно, что происходит на самом деле. Важно знать, что произошло то, что нужно. Оказалось достаточным, чтобы раздражающий субъект был прилюдно сожжён, уничтожен, развеян по ветру. А куда он направился после этого, никого не волнует. Многие даже радуются, встречая такого потом на улице, и вежливо кланяются.

Блондин хихикнул:

— Если быть откровенным до конца, то мне помог приятель: ему понадобился мой свитер.

— Свитер?

— Гуси спасли Рим, стакан воды изменил карту Европы, так что для избавления от костра свитер — это совсем недорого.

— Он пришёлся ему впору? — спросил Демид, чтобы разговор не угас.

— Вряд ли, Габилис на голову ниже меня, но вдвое толще. Я думаю, он использовал его для изобретения.

Демид насторожился: приятель столь странного существа здесь? Значит, этих, так называемых духов, уже не шесть, а семь?

— Он изобретатель? Очень интересно. Не могли бы вы меня с ним познакомить?

— С Габилисом? Если только он не испытывает где-нибудь новое творение, то обязательно у себя в гараже. Но туда около часа ходьбы.

— Вызовем такси.

По пути Демид сообразил, что прежде чем знакомиться с приятелем духа-философа, неплохо бы познакомиться с самим философом. У того оказалось незатейливое имя Вольф, а фамилию он проговорил быстро и неразборчиво, и прозвучала она как нечто среднее между "брудершафт" и "брауншвейг".

Прибыли они вовремя. Габилис, который походил на средних размеров шкаф, одетый в старый комбинезон, заталкивал кусочки свитера в фанерный ящик. Изобретатель, стол, ящик и кусочки свитера — только это и можно было видеть в направленном свете небольшой лампы, остальное тонуло в вечерней тьме.